Газета "Вестник" №43 - 2008 г.

Не так давно вышедший в прокат художественный фильм Павла Лунгина «Остров» уже успел покорить сердца многих православных зрителей и заставить задуматься людей далеких от веры. А задуматься действительно есть над чем.

В своем труде режиссер предпринимает попытку несколько приоткрыть завесу сокровенной монашеской жизни — жизни, скрытой от любопытных глаз и до сих пор для многих являющейся тайной за семью печатями и странностью, рождающей множество недоумений. Следует отдать должное дерзновенным начинаниям коллектива и признать предпринятую ими попытку вполне удачной, а подъятые труды, которые Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий ׀׀ назвал «благословенными трудами во славу Русской Православной Церкви», без сомнения достигшими своей цели.

Перед нами история покаяния одного монаха, в прошлом моряка, прошедшего Великую Отечественную войну. Не случайно здесь сказано о покаянии. Покаяние и без того является обязательным и непрестанным деланием любого христианина, тем более монаха. Но в жизни этого человека произошло событие, которое на всю жизнь оставило глубокую рану в его сердце и заняло центральное место в его покаянном подвиге. Событие, о котором идет речь, произошло во время войны. Однажды отец Анатолий (это его имя) вместе с капитаном судна, на котором они несли службу, попали в плен к немцам. Их уже должны были расстрелять, но в последний момент ему предоставляется возможность остаться в живых, с условием, что он собственноручно расстреляет своего соратника. Он соглашается и стреляет в своего капитана. Ситуация типичная для любой войны. Подобные вещи наблюдались и во время Второй мировой. Не меньше, а скорее даже больше, их было в Афганистане и во время двух чеченских кампаний. Цель этих вражеских издевательств понятна: унизить, надругаться над человеком, а в более глубинном значении, — завладеть душой человека, заставив отречься от Родины, от Бога. Наш герой, по молодости, оказывается слаб духом и допускает эту непоправимую ошибку. Но всеблагой Господь, не хотящий никому смерти и непостижимый в действиях Своего Промысла, призывает его к покаянию.

После подрыва судна, героя, выброшенного на берег, подбирают монахи какого-то монастыря и выхаживают. Собственно, вниманию зрителей представлен последний год его жизни, по которому можно судить и обо всей жизни. После этого происшествия опускается большой промежуток времени протяженностью в тридцать четыре года, о событиях которого ничего не говорится. Отец Анатолий так и продолжает жить в том монастыре, неся послушание в котельной, которая располагается неподалеку от обители на небольшом острове. Она же служит для него кельей. Добросовестно исполняя обязанности истопника, монах-подвижник постоянно помнит о своем согрешении и не перестает умолять Господа о прощении, памятуя, что благ и милостив Господь к кающимся.

Многие святые, оставившие нам образец истинно-христианской жизни, постоянно помня о своих грехах, сохраняли богоугодное смиренномудрие, с помощью которого только и возможно избежать сетей вражиих, как то было открыто преподобному Антонию Великому. Так прп. Мария Египетская, проведя уже более тридцати пяти лет в пустыне и обильно напоив ее своими слезами, продолжала искренно считать себя блудницей, между тем как сердечным извещением, конечно же, чувствовала, что грехи ее прощены. О прощении грехов свидетельствует благодать Святого Духа. Это извещение характеризуется появлением в человеке чувства ненависти и отвращения ко греху, т.е. ко всему тому, что составляло предмет обожания и сердечного услаждения.

Также все более и более укрепляется надежда на милость Божию, растет вера и дерзновение к Богу. И человек знает, что когда просит чего по воле Божией, Господь слушает его, а зная, что Он слышит его, знает и то, что получит просимое от его.

Сохраняя смиренномудрие, человек становится способен понести и дар чудотворения. Впрочем, это не всегда случается. Так известно, например, что многие святые вовсе не творили чудес в своей земной жизни. Другие же, обладая высочайшим, по слову преп. Антония Великого даром рассуждения, так умудрялись скрывать свои духовные дарования, что это было совершенно сокрыто от праздных взоров.

Нечто подобное имеет место и в жизни героя картины. По милости Божией видя сокровенные глубины человеческих сердец, он помогает обращающимся к нему за помощью, одновременно скрывая этот дар под личиной юродства. Видно, что жизнь, оставшаяся за кадром, тот опыт, который приобрел подвижник, пребывая в покаянии и ведя борьбу с самим собой, научили его этому сложному искусству — быть безумным ради Христа.

Режиссер предлагает вниманию зрителей образ человека, восшедшего в деле духовного совершенствования на некоторую ступень, уже обладающего неким пророческим дерзновением, для которого исполнение воли Божией имеет доминирующее значение в жизни. И парадоксальность ситуации в том, что человек не думает о каком-то совершенствовании, но вся мобилизация его душевных и телесных сил направлена исключительно на покаянный лад.

У него и мысли нет о святости, но все его существо ищет единственно примирения с Богом, волю Которого он так страшно нарушил. А через первое человек приходит и ко второму.

История исцеления мальчика с парализованными ножками, очень напоминает «Историю одного исцеления». Там св. Иоанн Кронштадтский исцелил девочку с больными ножками. В отличие от св. Иоанна, который внешне абсолютно никак не выказал своей молитвы, отец Анатолий в присутствии плачущей матери с ребенком начинает свое обычное правило. Бросается в глаза простота и безыскусственность, с которыми он умоляет Господа. Начиная с предначинательных молитв, он заканчивает молитвенное воззвание к Богу своей импровизированной молитвой. Трогает до глубины души образ плачущего отрока, который простыми словами своей детской молитвы просит у Господа исцеления. Этот эпизод представлен очень живо, естественно. И здесь уже не знаешь, по чьей молитве совершилось чудо.

Случай с одержимой девушкой не менее, если не более, интересен.

Здесь у невоцерковленных зрителей может возникнуть целый ряд вопросов, начиная от природы ее заболевания и кончая способом исцеления. «Она не сумасшедшая, она бесноватая,» — такой безошибочный диагноз поставил отец Анатолий болящей. Конечно, эти слова сказаны не в том смысле, что беснование не является болезнью. Без сомнения, одержимость, — болезнь, и болезнь очень тягостная и мучительная. Но это было откровением для отца, судя по всему, не верующего и не имеющего подлинной осведомленности о духовной природе заболевания его дочери. Здесь современному, отпавшему от христианских основ обществу предлагается пища для размышления, потому что это общество, подобно Тихону Петровичу, не имея надлежащего понятия о природе этих заболеваний, обращается не к тем врачам, к которым следовало бы.

В данном случае отец Анатолий прибегает к молитве Животворящему Кресту, допуская одну перестановку слов, что нисколько не умаляет благодатности молитвы. Метод исцеления вполне соответствует святоотеческой традиции.

Следует помнить, что в деле изгнания бесов отцы не держались какой-то общепринятой схемы. Конечно, душой подобных действий святых отцов всегда была пламенная молитва, утвержденная на непоколебимой вере, окрыленная смирением, с преданием воле Божией исполнения или неисполнения своего прошения. Но внешне это выражалось по-разному. Преподобный Павел Препростый изгнал беса, встав голыми ногами на раскаленный камень; другой подвижник изгнал демона, испив до дна чашу вина. Преподобный Амфилохий Почаевский лечил медицинским

спиртом, смешанным с водкой, «чтобы не так крепко было». Но в онтологическом смысле природа подобных примеров кроется куда глубже, чем просто камень, вино или что-либо подобное.

Не случайно в картине затронуты такие темы, как аборт, недуги душевные, телесные. Это те животрепещущие проблемы современной жизни, о подлинном существе которых человечество не имеет верных представлений. Исчерпывающих ответов на эти вопросы фильм, конечно же, не дает, но он дает понять, и в этом его главная заслуга, что правильное понимание подобных явлений может быть обретено только в Православной Церкви, но никак не за Ее пределами.

Следует отдать должное и мастерству актеров, сумевших представить, как общую картину событий, так и отдельные ее фрагменты вполне реалистично.

Некогда пророк Божий Елисей сказал своему прислужнику Гиезию о жене сонамитянке: «… душа у нее огорчена, а Господь скрыл от меня и не объявил мне» (4Цар.4:29). Подобное промыслительное неведение было и у героя фильма. Ведая волю Божию относительно судеб человеческих, о. Анатолий в то же время поминает «за упокой» своего капитана — «невинно убиенного Тихона». Этим невинно убиенным Тихоном, к общему удивлению, оказывается отец одержимой девушки, который был только ранен в руку. Таким образом, нам представлен сюжет, приоткрывающий непостижимые тайны промысла Божия, сокровенно устрояющего все ко спасению. Промыслительное неведение попускается герою картины для того, чтобы его покаяние было доведено до возможной полноты, которая выражена здесь в точном указании на день своей кончины. В жизни подобные вещи происходят не всегда, но только тогда, когда непостижимый в Своем предведении Господь увидит, что человек оправдает возложенные на него надежды.

Своеобразную оригинальность, если не уникальность, придает фильму тот момент, что во всеуслышание с экрана звучит молитва Иисусова, в своем исконно-христианском, покаянном контексте.

Дискредитация авторитета священства, которую некоторые усматривают в вольном поведении юродивого праведника, на самом деле отсутствует в фильме. В таком случае можно обвинить и преподобного Силуана Афонского в дискредитации епископата за пример, который он приводит в своих писаниях, как «святителя Тихона Задонского смирил юродивый; ударил его по щеке и сказал: не высокомудрствуй». Подвиг юродства — чрезвычайный подвиг. И показывается это, так же как и пишется, отнюдь не для подражания, а, по слову святителя Игнатия, для рассматривания и благоговейного удивления. В том-то и ценность картины, что в ней нет никаких намеков на иронию, дискредитацию, пропаганду или профанацию. Образ православного монашества представлен здесь вполне достойно и непредвзято.

Не ускользает от внимания и некое духовное чутье режиссера Павла Лунгина, которое определяет степень дозволенности для ума человеческого, — в противоположность западным кинематографистам, взор которых пытается проникнуть в те сокровенные глубины христианства, о которых и богословствовать-то надо не без страха и трепета, сохраняя известную дистанцию для своего пытливого ума. Православные кинематографисты, представляя зрителям внешнюю сторону событий, всячески избегают вторгаться в то священное святилище человеческой личности, которое находится в компетенции единого Бога.

Фильм «Остров», без сомнения, — событие в культурной жизни России. Надеемся, это только начало нового этапа в развитии русского кинематографа, который сможет дать смелый отпор натиску произведений антиискусства с откровенно безнравственной установкой, которыми переполнен сейчас теле и радиоэфир, и напомнить заблудшему человечеству о «едином на потребу».

Иеродиакон Роман (Кропотов)