Газета "Вестник" №20-2012

Напрасно юные и не совсем уже юные мальчики считают мат признаком силы, мужественности, удали, как говорят, «крутости». Большое зло скрывается в этих бессмысленных, примитивно-вульгарных «выражениях», кои и выражают лишь темноту и злобность. Напрасно считают некие ученые и прочие обыватели, что на Руси так заведено, что ей без «выражений» никак нельзя. Да еще и гордятся, что иностранцы, часто еще не зная русского языка, вовсю матерятся, предпочитая мат другимругательствам. Существуют даже мастера «фигурного», «трехэтажного» и т.п. мата. А в наше время он проник уже и в художественную литературу, которая (в незначительной ее части) решила, что без этого ей не выжить.

Зло всегда находит себе адвокатов, всегда оправдывается необходимостью, даже диссертации для этого пишет. Но мы то - свободные, мыслящие люди - разве мы должны отдаваться в полон злоязычию? Зло не само кладет себе предел - его устанавливают бесчисленные усилия добра, сопротивляющегося злу. И куда бы зло не затесалось, везде оно получает стойкий, спокойный, уверенный отпор. Поэтому-то зло изобретает все но-вые приемы, надевает новые маски, стараясь уйти из под разящего удара. Способов борьбы великое множество. И каждый сражается тем оружием, каким владеет. Экология слова имеет свой арсенал. И ей есть за что сражаться: она обязана защищать здоровье, чистоту и целостность родного языка; предупреждать о тех бе-дах и несчастьях, какие влечет за собой чернословье; и заботиться о предотвращении физических и духовных последствий для личности, культуры и народа.

Снова и снова, как заклинание, твержу, что все в нас и вокруг нас - живое: и леса, и воды, и каждая клеточ-ка, и каждое слово. Мы не всегда это видим, не всегда понимаем. Экология и учит нас, что вокруг нас не пустая, мертвая среда, а все являет собой живой организм той или иной степени сложности. И язык - сложнейший живой организм. И он может быть отравлен, как и все живое. И, прежде всего, матом.

Сам по себе, вне языка мат ничего не значит, он лишь паразитирует на языке, который отлично обходится без него: в «Войне и мире», например, есть все, но нет мата; то же и в «Тихом Доне». Являясь суррогатом языка, его безликой подменой и уподобляясь собачьему лаю, он, прежде всего, обличает языковое убожество его рабов. Они пытаются возместить им личностную несостоятельность и неполноценность, на деле лишь усугубляя ее.

Мертвенность идет от мата - и умертвляет окружающее. Дети, вырастающие в такой среде, развиваются ущербными психически, умственно, культурно. Вырастая, они становятся невменяемыми в своей агрессивности. И тогда словесный смрад от них поражает других: окружающие подвергаюся стрессам, подскакивает дав-ление, увеличиваются сердечные боли, портится настроение - наносится огромный вред здоровью.

Культура в диком поле словесного чертополоха не может нормально развиваться и деградирует. Распростра-няется безъязыкость, резко снижается коммуникативность людей, особенно на культурном и духовном уровнях. Ее вытесняет пошлость, хамство, грубость - атрибуты зоны, лагеря, вырождения. Отсюда рукой подать, как замечают филологи Ремнева и Комлев, до языко-вого зомбирования: «Примитивность языкового мышления создает благоприятную почву для примитивизации логического мышления, этакой формы языкового зомбирования». Сквернословие прежде всего разрушает личность. Теряется оригинальное, выдающееся. Оно настроено на заурядность и стремится всех подогнать под нее, сделать серой массой. Оно лишает мысль полета.

Но самое ужасное зло - сквернословие порождает безымянность. Для сквернословов не требуется знать и величать по имени-отчеству. Какое отчество, когда даже имя заменяется кличкой, а то и вовсе человек никак не называется, он уже «эй-ты». Что может быть горше - стать безымянной чуркой. Безымянность сродни безликости. Безликое стадо, безликая масса, безликая тьма... И как имя связано с ликом, светом, созиданием - именами ткется полотно бытия, - так безымянность раздирает ткань бытия, обрекая на погибель. Матерщина именно насаждает безымянность.

Насколько имя созидает язык, собирая и сгущая его собой, делая его целостным, настолько безымянность и безликость в языке, вторгающиеся в него через разрывы, производимые сквернословием, губят его. Происхо-дит разрушение языка. Языковой нигилизм сквернословия аннигилирует, отрицает сам язык. Язык как бы проваливается в пустоту, как сквозь дыры уходит в небытие. Один московский филолог так и определил: мат - это черные дыры языка, которые затягивают в провал небытия все языком созданное.

Не зря русская художественная литература избегала мата, как чумы; всегда изгоняла его из своих пределов и не допускала его туда, начиная от Илариона с его «Словом о законе и благодати», от «Слова о полку Игореве» до Пушкина, Толстого, Чехова. Высокая, истинная литература и черное низкое слово не могут сосуществовать - они из разных миров.

И поистине, сквернословие ведет в антимир ада. Об этом свидетельствуют праведники, старцы и святые, об этом предупреждает Православная Церковь. Вот увещевание преподобного Кирилла Белозерского из его послания сыну Дмитрия Донского, князю Андрею Дмитриевичу: «Тако же, господине, уймай под собою люди от скверных слов и от лаяния, понеже то все прогневляет Бога».

Вообще свидетельства такого рода не просто отыскивать и указывать, ибо трудно улавливать молниеносную связь между вылетевшим смердящим словом и неотразимым последствием этого. Тем более - в посмертии. И все же такие свидетельства есть.

Приведем несколько примеров из собранного архимандритом Пантелеймоном. Вот пример из видений послушницы Феклы. Она видела людей, мучимых бесами в печах. Затем она рассказывает: «Когда мы отошли, я спросила у него (ангела-провожатого - авт.) за что эти люди посажены в эти страшные печи? Юноша ответил мне: Сюда попадают все христиане, которые только по имени были христианами, а дела творили неподобные: «не почитали праздники, бранились скверными словами, пировали рано утром».

Еще определеннее рассказ мещанина А. П. Писаревского. Он поведал, как будучи опрокинут с возом, без признаков жизни (в состоянии клинической смерти - сказали бы мы сейчас), имел такое видение. К нему подступили страшные «эфиопы», говоря: «Эта душа наша, потому что она умерла без покаяния». Эти «эфиопы представляли Ангелам все грехи, мною содеянные от юности и до настоящего дня, даже забытые мною грехи вспомянули и особенно сильно осуждали меня за сквернословие. Все, что говорили они, была сущая правда».

В народе знают, что очень нехорошо чертыхаться. В прежние времена православные люди даже избегали произносить или писать приставку «бес». Говорили, например, не «бесполезно», а «неполезно». А отец Павел Флоренский даже и после революции уже при новом правописании упорно везде вместо «бес» писал «без», ссылаясь на привычку.

Верующим следует знать церковные предупрежде-ния относительно сквернословия. Есть известная ико-на «Богородица семистрельная», где Богородица изображена пронзенной стрелами. Церковь говорит, что стре-лы эти - бранные, матерные слова. И еще есть предупреждение, что Богородица отступается от грешников-сквернословов и не предстательствует, не заступничает о них перед Богом. И еще одно предупреждение гласит, что матерщинники не удостаиваются предсмертного покаяния и причастия. Смерть часто настигает их внезапно и сопровождается лишением дара речи. (По сути, они сами лишили себя ее).

Дорога в преисподнюю стелется матом: язык, низверженный сквернословием, проваливается - с языком проваливается в преисподнюю и сам человек. Вот подлинный случай, который чуть-чуть позволяет заглянуть в эту пропасть. В больнице лежал в тяжелом состоянии человек (отъявленный матерщинник). У него был парализован центр речи - он не мог сказать ни одного человеческого слова. Но поразительное дело, мат извергался из него сплошным потоком. Этот пример подсказывает, что: либо яд матерщины уничтожил в его мозгу центр нормальной человеческой речи; либо исток мата находится совсем в ином месте - в преисподней.

Достойно удивления, что этот клинический факт находит мощное подтверждение в филолого-культуроло-гических изысканиях о корнях сквернословия в вековых глубинах противодействующей им верующей Руси. Именно в глубину языческих времен уходят корни матерщины как важнейшего элемента в культе языче-ских радений и игрищ. В срамных словах именно сосредотачивалась магия ритуала. Без них не обходилось ни на колядках, ни на Купалу, ни на обрядах, связанных с плодородием. В связи с этим Б. А. Успенский пишет: «Поскольку те или иные представители нечистой силы генетически восходят к языческим богам, можно предположить, что матерная ругань восходит к языче-ским молитвам или заговорам, заклинаниям...» Поэтому «в древнерусской письменности - в условиях христианского языческого двоеверия - матерщина закономерно рассматривается как черта бесовского поведения».

С матерщиной (как и с язычеством) на Руси боролись с начала христианизации. Уже в «Повести временных лет» неодобрительно упоминается языческое «срамословие». Матерщине противятся Кирилл Туровский, митрополит Петр, новгородский митрополит Фотий. Бесовские песни, «буе слово, срамословие, бесстудная словеса и плясание» были осуждены Стоглавым собором (1551 г.), затем многими указами царя Алексея Михайловича (1648 г.). В поучениях святителей и пастырей того времени говорится, что с человеком, который матерится, не следует «ни ясти, ни пити, ни молиться аще не останется такового злаго слова».

На Руси издавно существовало убеждение, «что матерная брань оскверняет землю, что вызывает в свою очередь гнев земли»; более того - было убеждение, что матерщина задевает покоящихся в земле родителей и даже приводит к оскорблению рода. Существовало представление, «что земля раскрывается, размыкается, разверзается, разваливается от матерного ругательства. Это представление может приобретать космические масштабы, т.е. описывается как мировой катаклизм, что мы и наблюдаем, в ... текстах: ... с матерной бранью устойчиво связываются мотивы землетрясения, потрясения земли, которые воспринимаются как закономерное и неизбежное следствие матерщины...»

Поэтому-то в поучении против сквернословия, приписываемому Иоанну Златоусту, говорится, «что матерным словом оскорбляется, во-первых, Матерь Божия, во-вторых, родная мать человека и, наконец, «третья мать» - Мать-Земля», « а которого дни человек матерно излает и в тот день уста его кровию запекутца злые ради веры и нечистого смрада, исходящего изо уст его, и тому человеку не подобает того дни в церковь Божию входити, ни креста целовати, ни Евангелия, и причастия ему отнюдь не давати... И в который день человек матерны излает, в то время небо и земля потрясеся и Пречистая Богородица вострепенетася от такого слова».

В заключение небольшая оптимистическая нотка. Один мой очень интеллигентный знакомый, когда узнал, что я готовлю статью против сквернословия, сказал, что бороться с этим также безнадежно, как с явлением природы, как, например, с плохой погодой. Было, дескать, и будет. Так думают многие. И все же заслоны и средства есть и против стихии матерщины - это свет культуры и веры. Мат не услышишь в библиотеке, в театре, на концерте, в школе (правда, в наше время с этим стало хуже) и, конечно, в храме. Обычно бытует он там, где тяжелая, грязная работа.

Но даже там не следует опускать руки. Замечательный пример приводит современный русский писатель Олег Волков. Дворянин, истинный интеллигент, мужественный, верующий человек, прошедший сталинские лагеря и тюрьмы, он принципиально отвергал словесную грязь и распущенность. В книге о своей лагерной одиссее Волков рассказывает - впрочем, ему слово: «Будь сказано мимоходом, - случай просто невероятный! - что в бригаде вывелась матерщина. Поначалу требование мое - при мне не сквернословить! - встречалось недоуменно, как чудачество. Пожимали плечами: «Матюгнуться не смей! Подумаешь, чай не девки!» Однако остерегались, а там и привыкли. Я и сейчас не отвечу, в силу каких причин мне удалось, не располагая решительно никакими средствами принуждения, выиграть на сплаве поединок с матом». Достойно подражания!

Валерий Миловатский

Из книги «С думой о России»