Газета "Вестник" №29-2012

Окончание. Начало в № 28.

Настоящая кавказская война началась много позже того времени, когда Елена поступила в семинарию. А тогда жизнь в городе моей подруги опять вошла в мирную колею. События прошлого теперь уже расценивали как мелкую заварушку или дворцовый переворот под канонаду. И совет старца уезжать с Кавказа муж моей подруги отверг как чепуху. А зачем уезжать, если жизнь налаживается? На Кавказе, наконец, было дело его жизни - фирма, вилла, много недвижимости, а большие деньги давали чувство неуязвимости. Между тем моя подруга, уже оформившая развод с мужем, получила от старца новое послушание - купить два дома: один возле Оптиной пустыни, а другой на Ставрополье, откуда они с мужем были родом. Зачем два дома одному человеку, я не понимала, но у подруги на все был один ответ: «Так батюшка благословил».

Как раз в это время подруга получила родительское наследство и тут же истратила все до копейки, купив хороший дом в родных краях. С покупкой же дома возле Оптиной ничего не вышло. То есть дом мы нашли, и бывший муж обещал выделить деньги не только на его приобретение, но и многажды больше, считая себя обязанным обеспечить достойную жизнь матери своих детей. Но когда этот человек, охотно вкладывавший деньги в недвижимость на Кавказе, осмотрел наш сельский объект недвижимости, то изрек:

- Хижина дяди Тома. Нет, на эти фазенды с удобствами на грядках я денег никогда не дам.

Итогом поездки стал ультиматум - пусть моя подруга выбирает любой дом или виллу из его кавказских владений и возвращается с дочкой домой, а иначе ни она, ни дочь не получат даже копейки на хлеб.

Предприимчивая Елена, не собираясь бросать учебу, тут же устроилась в семинарии уборщицей. А подруга поселилась в доме на Ставрополье, чтобы, как благословил старец, перед уходом в монастырь отремонтировать его. В письмах подруги теперь сообщалось, как по великой милости Божией печник из храма, где она пела на клиросе, сложил ей бесплатно печь с камином, а еще нашелся покупатель на ее шубу - и теперь можно начать ремонт. Из писем угадывалось, что подруга бедствует, продавая с себя последнее. И я досадовала, жалея ее: да что за прихоть - благоустраивать дом, в котором не собираешься жить? Но подруженька у меня, повторю, дитя послушания, и сокрушалась она лишь о том, что никак не может выполнить благословения старца и вывезти с Кавказа свои и дочкины вещи - муж, мол, сразу заболевает при мысли, что дочка уже не вернется домой. «Значит, надо терпеть и молиться, - писала она в письмах, - чтобы Господь даровал душе его мир».

Дом в станице на Ставрополье был, наконец, благоустроен. На окнах уже висели нарядные занавески, а в камине весело потрескивали дрова, когда грянула большая кавказская война. Город, где жил муж моей подруги, пылал в кольце огня, и очевидцы рассказывали потом - это был залитый кровью ад. Никакие самолеты и поезда оттуда уже не ходили. Телефоны молчали, а подруга с батюшкой снова и снова пытались дозвониться в пылающий город. Неожиданно ответила бабушка-соседка, оставшаяся умирать в этом аду.

- По-моему, ваши живы, - сказала она спокойно. - Я видела в окно, как ваш сын, муж и эта новая жена с малышами садились в машину. Правда, у подъезда их обстреляли  - даже стекла брызнули, но крови, кажется, не было.

А потом, уже из приграничного селенья, позвонил сын:

- Мама, мы живы и едем к тебе. Правда, машина у нас подбита, но едет пока. Мама, не волнуйся, у папы есть план, как пробиться... Мама, молись! - вдруг закричал сын. - Мы погиба...

Связь прервалась. Батюшка взял у помертвевшей матери гудящую трубку и, ничего более не услышав, велел пройти по станице, собирая людей на молебен.

Много людей пришло тогда на молебен. Граница здесь рядом, почти в каждом доме беженцы. И станичникам не надо было объяснять, что это такое, когда машина с детьми пытается прорваться под обстрелом через линию фронта. Молебны служили весь день - святителю Николаю с акафистом, Божией Матери с акафистом в честь иконы «Взыскание погибших», а потом Всем святым, в земле Российской просиявшим. Когда же по времени стало ясно - они не доехали, начали читать акафист святой великомученице Варваре, умоляя если не о жизни, то о «христианской кончине живота». Уже дочитывали акафист, когда кто-то крикнул:

- Едут!

И все бросились из храма навстречу покореженной машине без стекол, вихлявшей подбитым колесом. Люди целовали и обнимали приехавших:

-  Родные, вы живы! Мы молились за вас!

А те уже входили в храм, плача и целуя иконы. Бывший муж положил земной поклон перед Распятием и сказал:

- Это чудо - мы живы! Батюшка, отслужи благодарственный молебен Спасителю. Будут деньги - отстрою храм.

Так появилась на приходе новая семья, уверовавшая во Христа, по их признанию, за миг до смерти. А дом на Ставрополье, как уточнил старец, благоустраивался, оказывается, для них. И надо быть беженцем, лишившимся не только всех своих сбережений, но и крыши над головой, чтобы понять, что это такое- у тебя есть дом, где в камине весело пылает огонь, а твоим детям приготовлена чистая постель.

Настоящей беженкой в этой войне, потерявшей дом и все до копейки, оказалась, по сути, моя подруга, поселившаяся теперь возле Оптиной пустыни в чужом углу.

- Ну что, теперь в монастырь? - спрашивал ее старец. - Все дела уже уладила?

- Батюшка, дочку бы еще замуж выдать. Вы же сами благословили.

А дело было так. Когда старец благословил мать на монашество, а дочь на замужество, семнадцатилетняя Еленка сказала строго:

- Батюшка, только мне нужен такой муж, как мой папа, чтобы я слушалась его. Обещаете молиться?

- Помолюсь, - улыбнулся старец.

Женихи же попадались до того несерьезные, что девица обидчиво говорила старцу:

- Батюшка, вы же обещали молиться.

- Я молюсь, - отвечал старец. - Подрасти сперва.

- Молитесь, молитесь... Плохо молитесь.

А потом женихов не стало. На отдаленном сельском приходе, где Елена работала регентом после семинарии, единственные женихи - пять беззубых дедов. Храм был ветхий, холодный, и печь не согревала его зимой. Но Елена была влюблена в свою работу и рассказывала с упоением:

- Ой, мамуля, какой у меня старичок в хоре - Паваротти! Правда, фальшивит слегка. А бабульки мои! Знаешь, какой у меня скоро будет хор?

Здесь, среди своих любимых бабулек, дедулек и высоких российских снегов, она постепенно смирилась с мыслью, что коротать ей свой век в одиночестве, уговаривая мать:

- Что ты ждешь моей свадьбы, мама? Уходи в монастырь. Я для себя уже твердо решила - лучше состариться старой девой, чем плохую семью заводить...

Подруге уже шили подрясник для пострига, когда произошел такой разговор.

- Как твои огурцы? - спрашиваю подругу, тоже имевшую свой город.

- А что, пора сажать?

- Да мы уже первые огурцы едим.

- Ох, сегодня же посажу! - спохватилась выросшая на асфальте моя подруженька-горожанка.

Кто-то сказал ей, что надо читать акафист святым равноапостольным Константину и Елене, чтобы огурцы быстрее росли. Подруга к старцу с вопросом: читать или не читать?

- Читай, - благословил он улыбаясь.

И вот читает она ежедневно акафист святым Константину и Елене и любуется на огурцы - растут. Вдруг приходит телеграмма: «Мама, благослови. Выхожу замуж за Константина. Твоя Елена». Оказывается, иконой святых равноапостольных царей Константина и Елены преподобный Оптинский старец Анатолий (Потапов) благословлял молодых идти под венец.

Теперь наша Еленка - матушка Елена, жена священника. Когда это свершилось, подруга попросила у меня молока и съела тарелку творога.

- Как?  Ты же говорила, что молочного не ешь?  - изумилась я, твердо усвоив за эти годы, что у подруги какой-то особенный желудок, не принимающий ничего, кроме хлеба и овощей.

- Все я ем, - улыбнулась она, - и молочное люблю. Но, думаешь, это просто, когда ни дети, ни муж не веруют в Бога да еще двое младенцев на стороне? Вот и считай - по году поста за каждого.

- Ты что, и за этих младенцев постилась?

- А как же? У меня сердце изболелось за них.

Трудно улаживаются мирские дела. Но когда они уладились, эта боголюбивая раба Божия приняла монашеский постриг, навсегда умерев для мира сего.

Нина Павлова