Газета "Вестник" №27-2012

Окончание. Начало в № 26.

И теперь я делаю этому человеку памятник. Как вместить все это - человека, эпоху, в которую он жил? Роден говорил: «Скульптура подобна единожды высказанному слову. Надо, чтобы слово это было энергично». Выразить все, чем он жил, что вместилось в прожитых им 82 года в одно слово? Я уже сделал один памятник Чуйкову - в Сталинграде, на земле великой битвы, где каждый прожитый день считался как второе рождение. Не на могиле, ибо свято помнил завещание: «На могиле - никакого памятника», ибо какие памятники на братских могилах? Там он предстает в главной своей ипостаси, той, которую запомнила земля Сталинграда - воин, но не в разгар битвы, а на закате жизни, уже с грузом прожитых лет, вернувшийся, чтобы отдать последний долг памяти, земле, своим солдатам. Тот памятник мы открывали в 1990-м году, 8 мая. Тогда еще никто не знал, что государство СССР, выигравшее Великую войну, сломившее «тысячелетний рейх», просуществует немногим более года. Но это уже чувствовалось. Чувствовалось хотя бы потому, что памятник одному из дважды Героев  Советского Союза, маршалу  Советского Союза я делал более пяти лет. И не потому, что работал мало, а потому, что мешали всячески. Новое поколение жило другими ценностями, им уже вытравили память о той эпохе, подвергли лоботомии, мозговой стерилизации. Слова «патриотизм, идеалы, героизм» вызывали саркастическую ухмылку, раздражение, а то и прямую агрессию. И я понимал, что еще несколько месяцев - и памятника в Сталинграде могло не быть.

Но вот прошло 20 лет - выросло новое поколение, прошедшее лихолетье перестройки, прошли «лихие девяностые», десять лет нового тысячелетия. Новых идеалов, способных вдохновить поколение пассионариев, так и не нашлось. Но нашелся человек, увидевший проект памятника Чуйкову и сказавший: «Да, это нужно и мы это сделаем!» и за это ему великое спасибо. Человек этот был Сергей Михайлович Миронов, в то время Глава Совета Федерального Собрания РФ, партии «Справедливая Россия». Через год памятник был открыт.

Каким оно было, это «новое прочтение Чуйкова», как я к нему пришел? Я часто думаю, что Бог милостив был к моему отцу до конца, призвав его еще до крушения страны, которую он защищал, армии, в которой служил, идеалов, которым был предан. Для него, выходца из крепкой русской крестьянской семьи, на первом месте всегда были две вещи: семья и служба. О его службе в армии, службе Отечеству - надеюсь, еще не забыли. О том, каким он был в семье, мало кто знает, да и я осознал до конца, только когда его не стало. Он был женат один раз - редкость по тем временам, прожил со своей суженой 56 лет, любил ее безумно и так же отчаянно ревновал. Поводов для ревности мама не давала, но женщиной была очень красивой, и мужчины не оставались к ней равнодушны. Одевалась очень изысканно, держала себя строго, многие считали ее надменной, гордячкой. В 1947 году, приехав с мужем в Париж, на конференцию стран-победительниц, где журналисты назвали ее самой красивой и элегантной женщиной России, заявила: «Пусть генералы гордятся своими победами, а я всегда гордилась званием русской женщины и ни перед кем его не роняла!».       

На звезде ордена Андрея Первозванного, высшего ордена Российской империи, ныне возрожденного, значится девиз: «За Веру и Верность». Эти два слова как никакие другие характеризуют отношения  моих родителей. Вера и Верность... Эти два слова наиболее полно передают сущность и самого Чуйкова. Какими бы ни казались нам сейчас  идеалы, которые исповедовал, он был им верен до конца, отстаивал до последнего, не стоял за ценой. И прилагал все силы, чтобы мы, его семья, окружающие его люди, их ценили, их разделяли, им следовали. И вот так судил Бог, чтобы в конце жизни эти две линии его бытия - семья и служба, вера и верность переплелись, стали единым целым. Мне довелось жениться, когда отцу было уже 75 лет, и моя жена, человек новый, только недавно вошедший в нашу семью, рассказывала мне - его сыну, многое из того, что не знал даже я - так он был откровенен с ней, такую испытывал благодарность, что на склоне лет подарила ему радость - двух внучек. У нас сохранилась кинопленка, снятая еще в 1978 году, когда видео еще не было. На этой пленке вся наша семья и самое дорогое и трогательное - отец, держащий на коленях внучку Катю, нашу дочь, которой тогда не исполнилось еще и двух лет. Он читает ей книжку - русские сказки, она играет в доктора, лечит его. Вытирает платком лицо, слушает через трубочку, как бьется сердце, которому суждено биться менее  четырех лет, гладит обнимающую ее руку, плечо, на котором под спортивным костюмом - фронтовая рана, полученная еще в 1920-м году, она и сведет его в могилу 62 года спустя.

Мы не от старости умрем -

 От старых ран умрем...

Эта пленка, которую я часто смотрел, сюжет, который всегда казался бытовым, жанровым, со временем приобретал все более глубокий, символический смысл, как и фигура самого отца. Потому, понял я, что такие люди не остаются в прошлом, они принадлежат будущему, их деяния отзовутся в вечности. И то, чему он посвятил последние 10 лет жизни после отставки, можно назвать одним емким словом - проповедь. Проповедь о героизме и низости, великодушии и жестокости, величии времени, в котором он жил, величии людей, которые это время творили,  о жертвах,  на которые шли.

Очень часто великое, вечное познается и воплощается в малом, обыденном, задача художника - это увидеть и передать. Я просто передал то, что сам видел не раз, ибо войны  я не видел. Видел отношение людей к Чуйкову и его - к людям. Молодых парней и девчонок, которые, не осмеливаясь прикоснуться руками, расспрашивали отца о боевых наградах у него на груди. Пожилую женщину на харьковском перроне, упавшей перед ним на колени с криком: «Люди, глядите, тож наш батько, тож Чуйков!». Немцев, опубликовавших в некрологе текст его завещания с фотографиями Мамаева Кургана в Сталинграде с крупно набранными шапками: «Конец пути». Сталинградцев, стоящих под ледяным ветром на всем пути следования траурного кортежа, многие - на деревьях, на крышах остановившихся автобусов, и их крики: «Почему мы его не видим? Откройте гроб! Мы тоже хотим проститься с Чуйковым!».

«Скульптура подобна единожды высказанному слову...».

И вот, вобрав и переосмыслив все это и еще многое другое, я почувствовал, что нашел это «слово». «Автор сознательно отошел от традиционного и несколько шаблонного образа ветерана и полководца, где он представлен исключительно как воин, солдат, и делает особый упор на проникновенный образ умудренного жизнью, годами и сражениями патриарха, беседующего с ребенком, который рассматривает и расспрашивает о его боевых наградах - свидетельствах героических боев за свободу и независимость нашего Отечества, за будущее этого ребенка - юного гражданина России. В руках маршала, привычных к оружию,  книга, он передает свои знания, опыт тем, за кого он воевал, в этом основная идея памятника». Эта цитата - часть пояснительной записки, которая прилагается к проекту памятника. Но понадобилось много лет, чтобы это «слово» воплотилось в бронзу, чтобы его услышали те, к кому оно обращено, кому служили Чуйков и его поколение Победителей. Повторилась история двадцатилетней давности: нынешние власть предержащие не хотели видеть отблеск былой славы, им приятнее реклама Макдональдса, финансовых пирамид, и только добрая воля избранных, подвижников помогли сотворить невозможное. Ничто не изменилось.

У меня есть еще много таких «слов», невысказанных, никем не услышанных, посвященных героям былых сражений той войны, солдаты которой еще живы, подвижникам войны нынешней - брани духовной. Ибо, хотя пушки гремят еще далеко, война за Россию продолжается. Я работаю, как завещал мне мой отец, те, чей прах покоится рядом с ним.

Я чаю, что Господь даст мне силы воплотить в камне, в металле хоть часть из этих «слов».

                     А.В. Чуйков