Газета "Вестник" №6-2012

Должно или не должно, это не нам решать. Если у исторического явления есть глубокие причины и если причины эти не то что не устранены, но даже не осознаны, то явление просто обречено на повторение. Вер-нее, люди обречены на повторное переживание однажды разразившейся беды. Вывод простой: хочется или не хочется, нравится или не нравится, но всматриваться в собственные трагедии и анализировать их придет-ся.
Если в XVIII столетии святой человек предвидел потоки крови, имевшие пролиться в столетии XX-м, то дело ведь не только в прозорливости святого человека. Дело также и в тех исторических ошибках, которые, на-слаиваясь и накапливаясь, готовы со временем слепиться в ком и, сорвавшись с горы, расплющить все, что на пути попадется. Мы не видим цельной картины мира. Наш взгляд выхватывает дробные его части, и сердце питается не ощущением целого, а осколками бытия. Поэтому в повседневности мы не способны ни на прозорливость, ни на глубокое предчувствие. Те же люди, которые вникали в глубинную суть процессов, почти в один голос предупреждали о грозовых тучах, собирающихся над Отечеством. Итак, урок номер один. История - не фатальный, заранее предсказанный процесс. Это живая ткань, образованная сцеплением свободно действующих воль. На историю можно и нужно влиять. А там, где она «вдруг» являет свой зве-риный облик и начинает пожирать ничего плохого не ждавших обывателей, - там обыватели виновны. Не по-трудились, значит, распознать признаки времени, не потрудились и усилия приложить в нужном направлении.
Из всех виновных в революции, а как следствие - братоубийственной войне, репрессиях, гонении на Цер-ковь, пока что названо только одно действующее лицо - интеллигенция. Она сама облегчила поиск винов-ных, поскольку слова осуждения прозвучали именно из уст ее лучших, прозревших посреди несчастий пред-ставителей. Интеллигенции ставится в вину ее безбытность, оторванность от народной жизни, филантропиче-ская мечтательность. «Русскими быть перестали, западными людьми так и не сделались. Жар сердца истрати-ли на влюбленность в чужую социальную мечту». Подобные «филиппики» в адрес профессуры, писателей и ученых можно продолжать и продолжать. Слова эти справедливы.
Революция стала плодом мысленного заблуждения, плодом уверования в ложь. А в любом народе функция переработки идей, различения добра и зла в области ума принадлежит не всем вообще, но представи-телям интеллигенции в первую очередь. Но справедливым будет заметить, что не на одной интеллигенции лежит тяжесть исторической ответственности.
 Церковь Русская, то есть люди, ее составлявшие и наполнявшие, так ли уж свободны от ответственности? Неужели мы вправду думаем, что дело все в масонском заговоре, кознях германской контрразведки, пломби-рованном вагоне и прочем? Я лично так не думаю. Сама церковная жизнь наша в общих чертах несколько долгих столетий повторяла ошибки, свойственные интеллигенции. Вот слова человека, которого нельзя обви-нить в нелюбви к Родине и в незнании ее истории: «Богословская наука была принесена в Россию с Запада. Слишком долго она оставалась в России чужестранкой. Она оставалась каким-то инославным включением в церковно-органическую ткань. Превращалась в предмет преподавания, переставала быть разысканием истины или исповеданием веры. Богословская мысль отвыкла прислушиваться к биению церковного сердца. И у мно-гих верующих создавалась опасная привычка обходиться без всякого богословия вообще, заменяя его кто чем: Книгою правил, или Типиконом, или преданием старины, бытовым обрядом или лирикой души. Душа вовле-кается в игру мнимостей и настроений» (Флоровский Г. Пути русского богословия). Если уж церковное соз-нание отвлечено от трезвого пути отцов в сторону «мнимостей и игры настроений», то кто способен будет про-тивостать мысленным соблазнам и разукрашенной лжи?!
Церковь боролась за истину и противостояла лжи, видела надвигающуюся беду и предупреждала верных чад. Но делалось это не в стройном порядке и не единым фронтом. Борцы были похожи, скорее, на одиноких защитников Брестской крепости, воевавших до конца, и умирали за истину. Иногда их встревоженный голос и их подчеркнутое одиночество были до неразличимости подобны близкому к отчаянию одиночеству ветхоза-ветных пророков. Те кричали во весь голос и приходили в ужас от того, что их не понимали. Было подобное и в нашей истории.
Ну, а потом пришла беда. Пришла вначале так, что всем казалось: стоит завтра проснуться, и все будет по-старому. Но просыпались  - а лучше не становилось. Становилось хуже, и уже боялись ложиться спать, а, ус-нувши, не хотели просыпаться.
Смерть стала привычной, голод стал обыденным, в человеке уже трудно было признать существо, сотворен-ное «по образу и подобию Бога». И полилась кровь. Мы далеки от мысли, что все убиенные и замученные святы. Голгофа убеждает нас в этом. Два злодея, одинаково наказанных за одинаковые злодеяния, висят по обеим сторонам от Безгрешного Иисуса. Оба рядом с Мессией, оба в муках заканчивают жизнь. Казалось бы, их загробная участь должна быть одинакова. Но вместо этого одному обещано в сей же день быть со Христом в раю, а другой вынужден разрешиться от тела и продолжить муку, теперь уже только душевную.
Само по себе страдание не спасает. И «если кто подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2 Тим. 2:5). За Христа страдали не все. Кто-то страдал за свои грехи, кто-то платил за свои ошибки, многим пришлось платить за чужие ошибки и за чужие, столетиями накопившиеся грехи. Разобрать-ся в этом хитросплетении судеб нам не дано - не под силу. Бог один знает все. Мы же, не зная все о всех, зна-ем многие имена людей, действительно умерших за Господа: тех, кто перед расстрелом молился; кто терпели-во переносил ссылки и тюрьмы; кто не озлобился; кто и по смерти жив и совершает чудеса. Это великая кня-гиня Елисавета, до последнего вздоха перевязывавшая раны тем, кто вместе с ней был сброшен в шахту под Алапаевском. Это Киевский митрополит Владимир, благословивший убийц пред своим расстрелом. Это архи-епископ Фаддей, утопленный палачами (!) в выгребной яме. Это еще многие сотни и тысячи священников, мо-нашествующих и мирян, с чьими жизнеописаниями стоит знакомиться, ибо они - мученики Господни, и знако-миться долгие годы, ибо много их.
Им во многом было тяжелее, чем мученикам древности. Те часто жили в ожидании гонений, внутренне го-товились к ним, как к вполне реальному, а то и неизбежному исходу земной жизни. Наши же страдальцы в большинстве случаев и представить не могли, что их православное Отечество станет одним большим концла-герем, а некоторые еще вчера верующие соседи - палачами и предателями.
В войне немалую роль играет фактор внезапности. Обескуражить противника, напасть неожиданно почти всегда означает смять его ряды, обратить его в бегство. В духовной войне законы те же. Лукавый долго гото-вился и внезапно напал. Но смял и обратил в бегство далеко не всех. Даже те, кто не верил в катастрофу, не был к ней приготовлен, быстро избавились от иллюзий, поправили фитили в светильниках и приготовились к смерти.
 
*   *   *
 «Вот ты попал в руки врага, - писал Сенека Луцилию, - и он приказал вести тебя на смерть. Но ведь и так идешь ты к этой цели!»
 Красивая мысль, с которой трудно спорить. К смерти нужно готовиться всю жизнь. Только вот есть у кра-сивых мыслей свойство улетучиваться при приближении настоящей боли, реальной угрозы, подлинного стра-дания. Да и народ наш, прошедший через огненное испытание, вовсе не принадлежал к школе стоиков, равно как и к любой другой философской школе. У терпения и мужества нашего народа иные корни - евангельские. Отсюда же та неистребимость народной жизни, которая неизменно возрождалась после жестоких испытаний до сих пор и обещает надежду на полнокровное бытие в будущем. Именно память о новомучениках и молит-венное общение с ними способны сообщить Русской Церкви особенную глубину и мудрость, необходимые для творческого решения проблем, стоящих перед лицом современности.
 Мы представляем себе их лица на пожелтевших фотографиях, когда читаем в Писании о тех, что «замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение; другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу; были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча» (Евр. 11:  5-37).
 
*  *   *
 В отношении новомучеников можно совершить две страшные ошибки. Первая именуется преступным забвением, при котором никто особо не помнит о трагическом прошлом и живет так, словно ничего не случилось. Вторая ошибка более опасна, поскольку более похожа на истину. Назовем ее так: превозношение чужими заслугами. Это когда мы недрожащим голосом гордо заявляем, что, дескать, велика наша вера и Церковь наша велика (между строк подразумевается, что и сами мы велики), раз такие испытания пережили и перетерпели.
Почитание новомучеников не должно мешать оставаться вопросу: да как же это все могло произойти в пра-вославной стране?!
Это почитание должно совершаться с содроганием при мысли о величине страданий и масштабе го-нений.
И еще один вопрос должен звучать коли не вслух, так в совести: а мы сегодня все ли правильно делаем? Не ждет ли и нас очередное огненное испытание? Ошибки наши не придется ли омывать своей кровью тем, кто придет после нас?
И лишь после того, как вопросы эти прозвучали, мнится мне, можно порадоваться. Ибо мы «приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех - Богу, и к духам праведников, достигших совер-шенства» (Евр. 12: 22-23).