Газета "Вестник" № 8 - 2015 г.

В Америке в знак одобрения публика свистит, в России зал встает

Иммануил Кант сказал, что искусство — это тонкая яблочная кожура над раскаленным хаосом. И она пока держит.

Мы играли на руинах Ленинакана после того, как там случилось страшное землетрясение. Мне вынесли тогда коврик, сотканный детьми, которые не выжили. И я тогда сказал: «Мы вернемся, и здесь будет совсем другая жизнь». Прошло несколько лет, и мы вернулись. Снова мне подарили тканый коврик, и он был соткан детьми, которые родились в день трагедии.

Андрей Платонов в одной из книг написал: «Не хлебом единым жив человек». Если будет только хлеб, этого будет мало. Нужна красота. Люди часто плачут не потому, что это печально, а потому, что это прекрасно.

Оркестр для меня как семья. Когда ребенок что-то делает, нам же хочется его похвалить, как-то отметить. Словами я ничего не могу сказать во время концерта, но я глазами говорю: «Молодцы, вот здесь хорошо сыграли, а вот здесь плохо, надо в следующий раз обратить внимание на это место».

Когда каждый концерт как идеальный, на колоссальной высоте, это становится привычкой.

Однажды был такой случай: в Минске почти триста «металлистов» ломали внизу двери — хотели пройти на концерт, а администрация, конечно же, их не пускала. Тогда я вышел и спросил: «Обещаете, что будете спокойно себя вести? Посажу вас на сцене». «Обещаем», — говорят. И они, все в коже, ремнях и заклепках, сидели и чудесно слушали концерт.

Вопрос тайных шифров и кодов в музыке и их интерпретация — это интереснейшая тема. Вы знаете, что если взять буквы имени Баха — ВАСН — в их нотном значении — си-бемоль, ля, до, си, провести между ними линии и спроецировать на чистый лист бумаги или на стену, то мы получим крест. То же самое из начальных букв имени Шостаковича — DSCH — это тоже крест. Их объединяет эта необыкновенная символика.

У Ромена Роллана есть исследование о поздних квартетах Бетховена. Там он пишет, как Бетховен говорил о том, что вначале надо почувствовать, затем полюбить и в конце понять.

На провинции держится страна. Тут живут очень скромные, чистые, чудесные люди! Собственно говоря, это и есть настоящая Россия.

Когда впервые, очень много лет назад, я взялся за Камерную симфонию Шостаковича ор. 110 b (переложение его знаменитого Восьмого квартета, сделанное Рудольфом Баршаем), вникая в нее, я понял, что в конце, перед последней частью, он ощутил себя уже умершим. И он смотрит на наш мир, как смотрел на него Шекспир или Моцарт, сверху уже. Было пять часов утра, я разбудил жену со словами: «Я наконец понял, в чем тут дело, мне срочно нужна партитура этой симфонии! Ведь Дмитрий Дмитриевич писал реквием по самому себе».

Если я с чем-то не согласен, то пытаюсь объяснить. Как, например, было в Концерте Шнитке, когда солист-англичанин даже не знал, что у Альфреда Гарриевича в одном месте звучит православная молитва «Господи, помилуй мя грешного»… Теперь знает.

Отец Чехова был регентом в хоре в Таганроге, а сам Антон Павлович в юности пел партию альта в этом хоре.

На наш концерт в Ленинграде, где Алла Демидова читала «Реквием» Анны Ахматовой, пришел Лев Гумилев, сын Анны Андреевны и Николая Гумилева. Он только-только выпустил свои статьи по теории пассионарности. Мы, естественно, нервничали, как это будет воспринято человеком, который дал импульс к написанию этой поэмы. Он сразу сказал, что ему исполнение очень понравилось, а я попросил дать почитать его статьи по теории пассионарности. Тогда он в ответ воскликнул: «Вы, собственно, Володя и Алла, пассионарии и есть!»

Я столько раз чувствовал себя узником, когда дирижер не дослушивал пассаж, приходилось гнать вперед, играть «под дирижера». Поэтому я всегда встречаюсь с солистами перед концертом, чтобы они мне поиграли, рассказали о своем видении сочинения, высказали пожелания.

Счастье, что мы имеем письма Чайковского, Флобера, Томаса Манна или Рахманинова… Ведь будь тогда лишь интернет, мы бы не могли даже предположить, какой личностью был Петр Ильич Чайковский. 14 томов писем!

Был такой замечательный японский художник Хокусай. Он жил очень долго, не дожив всего один год до 90-летия. Когда ему исполнилось 70 лет, он сказал, что только сейчас научился рисовать веточку дерева. Надеюсь, что в 80 я научусь рисовать листочек. Может, к 100 годам научусь рисовать все дерево целиком.

Да, это каждый раз. Я не устаю удивляться. Кроме того, «Виртуозы» — это действительно замечательный оркестр, и каждый раз я вижу все по-другому. Поль Сезанн сказал: «Я открываю окно в свой сад каждый день и его не узнаю». Поэтому на сцене должно происходить рождение музыки, надо забывать о многих вещах, которые наработаны, которые выстраданы — большим трудом, репетициями. На сцене нужно отрываться от земли.

Виртуозность — это когда уже не думаешь о степени своего мастерства.

Если бы не Сати (жена маэстро), я бы давно бросил эту историю. А она верила в меня: «Ты должен играть».

Таланту нужны препятствия. У нас их всегда в избытке. Но, как говорится, чем темнее ночь, тем ярче звезды.

В Грузии вокруг оркестра сидело просто море людей. Музыканты между произведениями вставали на поклон, а публика в это время потихоньку забирала у них стулья — сесть было абсолютно негде. Какой-то человек, у которого на каждом колене сидело по ребенку, дергал контрабасиста Григория Ковалевского за фрак и шептал: «Отодвинься, слушай! Детям Спивакова не видно!»

Андрей Дмитриевич Сахаров говорил, что важно идти в правильном направлении, и мне кажется, что в сегодняшней ситуации — очень сложной, когда мир весь стоит на пороге всеобщего отрицания, — нужно сохранять какие-то очень важные вещи. И в частности, это, конечно, культура.

Моя средняя дочь Татьяна стала французской актрисой. Вместе с младшей дочерью Анной она пришла на чеховский спектакль Льва Додина, который показывали в Париже. Только две девочки плакали в зале — это были мои дочки.

Мне не скучно переделывать, и даже когда я какие-то вещи играю или дирижирую сотый раз, на сто первый могу взять новые ноты или партитуру без всяких пометок и заново все переделать. Музыка — многопластовая часть культуры: ее, как и скульптуру, можно рассматривать с разных сторон.

Для того, чтобы стать личностью с большой буквы, нужны, как мне кажется, три важных обстоятельства: наличие таланта, большие примеры и препятствия.

В преодолении закаляется воля, человек начинает чувствовать, что не все фатально, что-то можно изменить. И если он настоящий художник, то всегда духовно голоден и за каждой вершиной видит следующую.

В Америке в знак одобрения публика может свистеть. А в России зал не свистит, а встает.

Если музыканты оркестра, с которым вы работаете, в поздравительном письме пишут вам: «Спасибо, что вы вернули нам человеческое достоинство», — значит, я не зря живу.

Музыка больше вас, всегда больше вас.

Я служу, больше ничего. 

Другие статьи номера

Другие статьи этого автора
Православный календарь



История монастыря, старые фотографии и древние находки - все это в нашем музее Здесь вы найдете информацию для паломников Здесь можно заказать ночлег Подворье монастыря, где первоначально подвизался преподобный Пафнутий и откуда пришел в это место Монастырь ждет благочестивых паломников потрудиться во славу Божию.