Газета "Вестник" №5 - 2014 г.

Виктор Федорович Боков, автор песен «На побывку едет....», «Оренбургский пуховый...», «Гляжу в поля ....», «На Мамаевом кургане ....», «Я назову тебя зоренькой» и др., начиная с 1948 года десять лет жил с семьей в деревне Ильино, что в восьми километрах выше  Пафнутьева монастыря. Но об этом ниже.

В 1941-м году уже сложившимся поэтом Боков вступил в Союз писателей, а в 42-м призван в армию. Находясь в лагере курсантов-артиллеристов, по доносу сокурсника был арестован «за разговоры». Семь месяцев следствия и приговор: 5 лет лишения свободы по 58-й статье («антисоветская агитация и пропаганда»). Вместо фронта - отделение СибЛага - Сталинск (ныне г. Новокузнецк в Кемеровской области).

Я не жертва Ивана Грозного,

Мой казнитель был Джугашвили.

Ничего в моем деле серьезного,

Но статью мне, однако, пришили!

Почти одновременно с Боковым в тот же лагерь попадает девушка с начальным медицинским образованием Евгения Сорокина. Будучи фельдшером Тарутинского врачебного пункта на местах прошедших боев в окопах, она подбирала трофейные лекарства, и за высокую оценку качества упаковки медикаментов была арестована. Пять с половиной месяцев ожидания, и приговор: 5 лет лишения свободы. Почти полностью истощенную и морально, и физически, Евгению отправляют эшелоном в Сибирь. С работой  повезло: в лагерной больнице вела прием с врачом-терапевтом.

Судьбе было угодно, чтобы в столь невероятных условиях Виктор и Евгения встретились. Ей тогда едва исполнилось 20, ему - 30 лет. Просто взглядами обменялись в начале 44-го года, дальше - общение через тайные записочки больше года, потом разрешенные свидания  по пять минут в день. Волна неподдельных чувств окрыляла и давала силы выжить в тех условиях - когда сегодня ты жив, а завтра может случиться все, что угодно. Весной 47-го Евгения родила дочь  Таню.  

После окончании лагерного срока Москва не приняла поэта, Союз писателей не заступился. Поселились за 101-ым километром от столицы - Боровский район, деревня Ильино. Только через 10 лет Боков получил разрешение вернуться в Москву. 

В условиях абсолютного расчеловечивания Виктор Боков сохранил достоинство и написал много пронзительных антисталинских стихотворений, в лагере он заучивал их наизусть, на бумагу перенес лишь после освобождения, а публиковать их у нас стали в начале 90-х. Восемь десятков стихотворений составили лирический цикл «Сибирское сидение», где «личное» совершенно определенно возводится автором в ранг общезначимого. Как художественное создание эпического размаха «Сибирское сидение» можно поставить в один ряд с такими произведениями современной литературы, как «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына и «Колымские рассказы» В. Шаламова.  

«Я очень рано стал седым - писал поэт, - я очень поздно стал свободным». Однако с оценкой сущности «великого кормчего» он, вопреки всей мощи советского агитпропа, разобрался очень скоро и безошибочно.

Евгения Фроловна всю жизнь прожила в Боровске, работала в больнице. Дочь Татьяна стала учителем.

В 2012-м и 2013 годах в Боровском районе состоялись первые  литературно-музыкальные фестивали «Боковская осень», посвященные памяти народного поэта.

ПИСЬМО СТАЛИНУ

Товарищ Сталин,

Слышишь ли ты нас?

Заламывают руки,

Бьют на следствии.

О том, что невиновных

Топчут в грязь,

Докладывают вам

На съездах и на сессиях?

Товарищ Сталин,

Камни говорят

И плачут, видя

Наше замерзание.

Вы сами были в ссылках,

Но навряд

Вас угнетало

Так самодержавие.

Товарищ Сталин,

Заходи в барак,

Окинь суровым взглядом

Нары длинные.

Тебе доложат,

Что я подлый враг,

Но ты взгляни

В глаза мои невинные.

Я - весь Россия!

Весь, как сноп, дымлюсь,

Зияю телом,

Грубым и задубленным.

Но я еще когда-нибудь явлюсь.

Чтобы сказать

От имени загубленных.

Ты прячешься,

Ты трусишь,

Ты нейдешь,

И без тебя бегут в Сибирь

Составы скорые.

Так, значит, ты, Верховный,

Тоже ложь,

А ложь подсудна,

Ей судья - история!

*   *    *  

  Ни Ульянова,

  Ни Желябова

  Против нынешнего царя.

  Укокошить бы чёрта рябого

  И немедля закрыть лагеря.

                            («Выдали хлеб...»)

   *   *   *

Что мы припомним внукам своим,

Кроме позора и виноватости?

Каждый из нас был часовым

Собственной трусости,

собственной жалкости.

Жили, работали в поте лица,

Под гениальным

водительством идола.

И, как консервы, портилися,

Нравственно глохли и инвалидели.

         («Что мы припомним внукам своим...»)

 *    *    *

Я Сталина просил, как бога,

С печалью гневною в глазах:

- Товарищ Сталин, вся дорога

И вся Сибирь насквозь в слезах!..

Не слышал он меня, однако,

Мой голос глох среди степей.

Ко мне добрей была собака,

Чем он, хозяин всех степей.

Меня, как и других невинных,

Бросала жизнь под жернова.

Где я сидел следов не видно -

Бушует буйная трава.

Но это не трава забвенья,

Что царствует в седой степи.

История! Какие звенья

Запаяны в твоей цепи!

           («Я Сталина просил как бога...»)

 *    *    *

Какие злодеяния

Творил великий кормчий,

С какими идеалами

Предательски покончил.

Печаль невыносимая!

Кто оправдает это?

Нет праведника сильного,

И нет авторитета!

               («Я перенес репрессию...»)

ОШИБКА

«Ошибка Сталина»...  -

Услышал в разговоре,

И выступила ярость на губе.

Так был я откровенно недоволен,

Что встал и вышел из купе.

Разбой,

Террор,

Диктаторство - ошибка?

Побойтесь Бога!

Зло есть только зло!

Слетела с моего лица улыбка -

Сидел и я! И мне не повезло!

      *   *   *

Знал я лагерь, конвой, тюрьму,

Еле-еле ушёл от пули.

Это было не по уму.

Не по вольной моей натуре.

Так я думал, спускаясь вниз,

Экскалатор в метро исправен.

Кто-то крикнул мне громко:
    «Вернись!»

Оглянулся, а сзади - Сталин!..

На портрете, в газете он,

Раньше видел я на Мавзолее.  

 Что убить мне его не пришлось,

 До сих пор, до сих пор жалею!

               («Вот и прожил я эту жизнь...»)

Владимир Овчинников