Газета "Вестник" №24-2012

Продолжение. Начало в №№19-22.

- А если говорить об учителях в жизненном, духовном плане?

- Если  начать перечислять удивительных людей, с которыми посчастливилось встретиться и поучиться - не хватит никакого времени.

В становлении веры для каждого из нас важным фактором является общение с другими, уже воспринявшими в себя эту веру «как свою кровь». Как выражался Григорий Богослов - «ставшими отцами сами себе». Опыт такого общения часто не переводится полностью в словесную форму, но занимает большое место в твоей памяти и формировании твоей личной веры.

Когда я начал заниматься иконописью и ходить в церковь, я съездил в Белгородскую область к архимандриту Серафиму (Тяпочкину). После первой встречи, на которой я взял у него благословение писать иконы, я еще несколько раз успел съездить к нему. Эти встречи производили на меня огромное впечатление, и каждая секунда драгоценного общения врезалась в память. Помню, на Рождество я стоял ночью на службе в холодном храме на клиросе и смотрел, как он служил полиелей посреди храма. Когда он крестился, было ощущение, что мир переворачивается вместе с движением его старой руки - так это было важно.

Было знакомство с отцом Иоанном (Крестьянкиным), который, по своему обыкновению, одновременно мягко и настойчиво сказал, что мне надо думать о священстве. Большое значение имело многолетнее общение с иконописцем архимандритом Зиноном.

Трудно  перечислить всех, это необязательно были священники.

Например, был друг - рано умерший замечательный московский художник Андрей Цедрик (он был внучатым племянником священномученика епископа Дамаскина (Цедрика)) - веселый, счастливый, весьма светский человек, любимец публики и душа компании, которого знала вся Москва. И при этом он был глубоко верующий христианин. Его вера была ясной и простой, без интеллигентского сумбура, который царил тогда у меня в голове. Эта ясность, просветленность, радостность его мировосприятия, четкое понимание, что есть светлое, а есть темное - очень поразили тогда. Было понятно, что это те качества, которые пришли к нему с восприятием христианства и жизнью в Церкви.

- Когда Вы с семьей только уехали из родного города - не было желания вернуться?

- Я  Москву люблю, мне очень радостно бывает туда на денек-другой заехать, понять, что это мой город, в котором жил до 31 года. Но желания вернуться туда на постоянное жительство пока не возникало, хотя, если обстоятельства потребуют, могу себе представить, что вернемся.

Говорят, «загад не бывает богат». Я все больше убеждаюсь, что мы можем самоопределяться только в пределах небольшого периода времени. Завтра судьба может предложить что угодно, но только не то, что ты пытался запрогнозировать. Поэтому я стараюсь полноценно жить и работать в том отрезке, который сейчас перед глазами, и не бояться перемен.

- А от недостатка общения страдать не приходилось?

- За те 23 года, что я священник, мы жили и в далеких деревнях, и в городах, но скуки и одиночества никогда не ощущали. Есть «праздник, который  всегда с тобой», - работа. Есть  прекрасные собеседники - книги  и наши удивительные богослужения. Уже 37 лет рядом моя супруга Марина. Четверо детей тоже были рядом, пока не повырастали - все это уже вполне полноценная жизнь.

Суздаль всего в 200 км от Москвы, и теперь к нам много друзей приезжает. Но и раньше после отъезда из столицы  мы не испытывали недостатка в общении.

Как-то сидим мы с женой, только что проводив очередную группу московских ребят, как вдруг соображаем, что впервые за четыре года одни в доме  - только мы да дети. А через 5 часов стук в дверь - новые гости приехали. Это же была редкость тогда - церковь, куда можно было приехать, а тем более - к священнику, являющемуся одновременно и другом, с которым вместе росли и работали.

Первые годы я служил в Литве и Латвии, не очень далеко от Псково-Печерского монастыря. Туда часто уезжал на несколько дней, там проходили мои церковные университеты, там я учился быть священником. Там тоже было много друзей и много важного общения.

- Что Вам помогает утром встать и  - двигаться дальше?

- Если  ничего специально драматического или неправильного не произошло,  то нормальное ощущение человека,  выглядывающего утром в окно, - это счастье, что жизнь дарует  новый день. Жизнь дается человеку  от Бога, а все, что от Него - все обладает качествами блага и красоты, каждый вздох и каждая секунда - удивительный  подарок.

Есть какие-то методы поддерживать себя в этом тонусе. Например, вечерние-утренние молитвы и воскресные и праздничные службы, Евхаристия и, конечно, работа, которая вот уже больше, чем 30 лет, с каждым днем становится мне все интереснее и раскрывает новые перспективы. 

Приход  у священника Андрея Давыдова небольшой, что обычно для маленького Суздаля. Спокойная обстановка дает возможность отцу Андрею и его матушке больше времени посвящать любимому делу.

Отец Андрей сетует, что не умеет находить  спонсоров. А как бы хотелось украсить и этот, и соседний Никольский храм, настоятелем которого он тоже является. Однако даже без денег, своими силами, отец Андрей и матушка сделали очень много. Это становятся понятно, стоит только посмотреть на фото - так жалобно выглядели оба храма в момент их приезда. Наверно, здесь тоже секрет в «личностном отношении».

А иконы, которые пишет  священник Андрей Давыдов, действительно направлены на тебя. Около каждой иконы хочется стоять долго-долго...

*  *  *

Важно, чтобы икона всегда была разговором современника с современником, живым, актуальным искусством. То, что сейчас происходит, когда художники решают: «Давайте мы сейчас будем писать, как в XVI веке!» - на самом деле  полный абсурд. Разве можно помыслить, что Андрей Рублев с Даниилом Черным сидели и говорили: «Напишем-ка мы, как в XIII или в XIV веке!» Иконопись всегда была живым и современным искусством.

Вот стояла перед Рублевым задача - написать список с иконы Владимирской Богоматери. Самой главной, самой важной иконы государства. И он, имея перед собой образец, смотря на него и вдохновляясь им, пишет свою Владимирскую, ту, которая близка ему и его поколению.

Никогда раньше не было в иконописи такого механического копирования, как сегодня. Это была живая традиция. Как только традиция перестает быть живой, все рассыпается, становится каноном. Кстати, слово канон в применении к иконописи стали употреблять только с XVIII века...

 Я четырнадцать лет служил во Пскове, настоятелем храма Рождества Иоанна Предтечи (XII век). Когда мы приехали, все было в полуразрушенном состоянии. Постепенно начали восстанавливать, обустраивать... А потом появилось ощущение, не отпускавшее меня в течение трех лет: я все сделал в этом месте, что надо. Храм восстановлен. Оставалось или почивать на лаврах, или попытаться сделать в жизни еще какой-то рывок. Во Пскове можно было расслабиться и спокойно стареть. Мы решили еще немножко не стареть и переехали в Суздаль.

Иконы, в отличие от фресок и мозаик - нечто интимное, предполагающее личностный контакт, диалог, встречу. Потому древние иконы такие выразительные, раскрытые к тебе, активно на тебя направленные. Древняя икона воздействует на тебя, стремится к диалогу. Она написана конкретно для тебя.

Этого воздействия икон часто не ощущаешь, когда приходишь в современный храм, где видишь иконостас, как две капли похожий на стоящий в соседнем храме, еще в одном, в третьем, в четвертом... Сейчас их печатают в такой среднестатистической полурублевской-дионисьевской школе плюс обязательно   золотые тябла и прочая «роскошь». Но это не к тебе обращено. К кому?

Может быть - к спонсору, чтобы наглядно объяснить, куда пошли его деньги, может быть  - к иерархии, чтобы показать: смотрите, как мы расстарались, как у нас все богато и торжественно! Может быть - к политическим силам или к администрации, чтобы показать, кто мы такие и как у нас все мощно. Но у меня возникает чувство, что лично обо мне никто не думает, лично ко мне не обращается.

Художник всегда очень тесно связан с природой, вдохновляется ею. Когда я переехал из Пскова в Суздаль, то, глядя на суздальские мягкие, утонченные, нежные закаты, я начал понимать, откуда берет свои традиция московская иконописная школа. Во Пскове закаты - нечто бурное, эмоциональное, пылающее красками - что мы видим в традиции псковской иконописи. В природе нам является Господь.

Евангелие - на самом деле рецепт счастливой жизни (жизни как с маленькой буквы, так и с большой). В нем есть то, что делает ее наполненной и осмысленной. И в поисках этой осмысленности люди все равно будут приходить в Церковь, несущую Евангельские истины. Ведь Евангелие все равно останется Евангелием, главным содержанием христианской веры, с каким бы официозом не пытались связать Церковь.

Очень большую перемену в работе я почувствовал, когда стал священником. Я начал видеть и понимать в иконописи какие-то важные вещи, которые раньше не понимал. Ведь священник воспринимает икону еще и как практик  - прикладной предмет, вокруг которого совершается каждение, который выносится в определенное время в храме... Я стал лучше чувствовать икону, отчетливее понимать ее функциональность.

Кроме того, священнику приоткрываются и некоторые таинственные моменты. Как говорит древняя мудрость, «есть такие двери, которые можно открыть только пением», т.е. понять с помощью искусства.

Иконопись для меня - самое современное искусство, какое я могу себе представить. Это то, что я искал и в чем себя нахожу. Все мои художественные поиски находят там разрешение. Если мне внутренне хочется передать, скажем, какие-то мысли, эмоции, художественные моменты, вызванные при взгляде на пейзаж за окном, я сделаю это в каком-то другом виде - во фреске, или в иконе.

Я как художник чувствую себя реализованным, именно занимаясь иконописью, в которой сочетаются метафизика и пластика. Поэтому с каждым днем мне работать все интереснее и интереснее, несмотря на то, что я уже более тридцати лет занимаюсь иконописью.

www.pravmir.ru