Газета "Вестник" №19-2012

Продолжение. Начало в № 18.

При разоблачении еретиков новгородский архиепископ Геннадий приказывал сажать их на лошадей лицом к хвосту в вывороченном наизнанку платье, в берестяных шлемах с мочальными хвостами, в венцах из соломы, с надписями: «Се есть сатанино воинство». Это было показом их принадлежности «антимиру», миру бесовскому.
      

 Вероятно, обе точки зрения имеют место быть, все зависит от позиции сочинителя и читателя-зрителя. Но всякие психологические тонкости очень коварны, они могут незаметно для человека переходить одни в другие. Поэтому «где просто, там ангелов со ста», как любил говорить преподобный Амвросий Оптинский.      

В XVII веке появились переводные авантюрно-рыцарские истории: "Повесть о Бове Королевиче», «Повесть о Еруслане Лазаревиче» и др. Но евангельское мышление пока являлось определяющим. Это и «Повесть о Горе-злосчастии», и «Повесть о Савве Грудицыне», и «Сказание келаря Троице-Сергиевой Лавры Авраамия Палицына», и «Повесть об Ульянии Осоргиной». 
  

Усилиями Сильвестра Медведева, Кариона Истомина и Симеона Полоцкого в русскую литературу был внедрен стиль барокко. Слово «барокко» произошло от португальского «perrola barroca», что значит - «жемчужина неправильной формы», а в переносном значении - «странный», «причудливый», «неправильный».  Стиль барокко отличался витиеватостью, плетением словес, любовью к контрастам и высокой эмоциональностью, а так же пышностью и грандиозностью. Внешнее великолепие заменило глубину проникновения в Истину. Произошел разрыв между молитвенным подвигом и творчеством. «Неправильная жемчужина» возвысилась над Истиной.
      

Под влиянием Матвеева и второй своей супруги Наталии царь Алексей Михайлович завел театр. Он вызвал в Москву странствующую немецкую труппу Ягана Готфрида Григори и устроил «комедийную хоромину». Сначала ставились пьесы с сюжетами из Священного Писания, потом перешли к мирским предметам, а в 1675 г. на Масленице был поставлен балет с языческим Орфеем. Сначала царь смутился, но, узнав, что все европейские государи так развлекаются, успокоился. Так от тем Царства Небесного царский двор перешел к темам царства земного и языческого, что стало распространяться постепенно сверху вниз. 
     

В историко-бытовой повести появилась тема любви, причем внебрачной  (в «повести о Савве Грудицыне») и добрачной (в «повести о Тверском Отроче монастыре»). 
      

Середина века была отмечена потрясением церковного раскола, спровоцированного в немалой мере нетрадиционными для христианской Руси новшествами. Аввакум точно отметил проблему поврежденности православного сознания проникновением ренессансных идей, но гордость направила его по неправому пути. «...Русская земля раскололась надвое - разорвалось надвое русское народное сердце, надвое расщепилось, как вековое дерево, русская народная мысль и самая русская жизнь с этих несчастных годов потекла по двум теченьям, одно другому враждебным, одно другое отрицающим», - писал Д.Л.Мордовцев. 
     

Главный итог происшедших изменений в русской литературе XVII века - это нарушение иерархии ценностей, «совлечение человека с высоты преображенного состояния, уравнение его с прочим тварным миром» (М.М.Дунаев). К Богу стали прилагаться человеческие мерки. «Не человек уподобляется Богу, но Бог - человеку». Заимствованный рационализм проявился в претензии художников на собственное разумение православных истин, при этом отвергался многовековой опыт Церкви. Искусство стало утрачивать свои духовные основы.

    

ХVIII век стал веком двух великих русских императоров - Петра I и Екатерины II. Их соединяло протестантское мышление. Их религия была замкнута на этом мире. Святая Русь, которая превозносила идеал святости над всеми жизненными ценностями, была им непонятна, они считали ее варварской и всеми силами старались ее «преобразить» по-своему. «Барокко сердца» (прельщение внешним) выстраивался по нисходящей линии, но кричал о прогрессе. 
Реформа Церкви 1721 года была порождением этого стиля мышления. В ней утвердился окончательный переход от сотериологического (учение о спасении души) к эвдемоническому типу культуры (этическое направление, в котором счастье считается целью жизни). Народ разделился на два полюса: образованный слой общества в основном прельстился западными ценностями, простой народ оставался в лоне матери-Церкви.
    

Царство земное и царство Божье  стали противоречить друг другу. Власть государственная возвысилась над церковной, стала гонительницей последней. Если душа не стремиться преображать свою душу по Евангелию (или хотя бы по совести), то она всегда становится гонительницей Истины. И оружие ее - подмена этой Истины и ее ценностей. Именно отсюда берет свое начало кощунственный «всешутейший собор» Петра Великого. Недаром Максимилиан Волошин назвал этого царя во времена революции «первым большевиком».
      

Петром I была отброшена христианская идея симфонии властей и цезарепапизм возвысился над всем и вся. Власть проложила тропинки в немецкую слободу и восприняла протестантское мышление с его земными ценностями. Феофан Прокопович, будущий мучитель русских святителей (при Анне Иоанновне), называл Петра «христом» вместо «помазанника». Эта кощунственная замена отражала и сам характер общественных перемен. Империя строилась как новая Вавилонская башня, антропоцентризм (основное мерило всему - падший человек) вольнодумцев придавал именно этот смысл многим преобразованиям.
     

XVIII век можно назвать веком русского ренессанса. Цивилизация стала единственно достойным идеалом бытия. Все, что противоречило этому идеалу, осмеивалось и объявлялось отсталым. Когда Православие попало в этот список, то французские богоборцы заняли место святых в умах просвещенной элиты. Было объявлено, что Бог не на небе, а там, где разум и человеческие силы. Небо было «опущено», а земля «поднята», человек встал на место Бога, 1000-летнее Царство Христово в сердцах человеческих закончивалось, и начался русский Апокалипсис.

...Вотще Тебя себе подобным


Соделать смертные хотят,


Суровым, грозным, гордым, злобным,


С собою ставя Бога в ряд.



Не верю я сердцам сим диким,


Которы, лютостью одной


Тебя являя нам великим,


Не Твой нам кажут образ - свой.



Всяк час ты ложь их обличаешь


Пучиною Твоих щедрот


И милостью опровергаешь


Угрюмых мудрецов довод.

<...>



А если иногда печали


Дают вкушать нам горький яд,


Не винен Ты, что мы создали


Себе из рая страшный ад.



Не Ты виновен, что мы, люди,


Желая все богами быть,


Вздымая гордо наши груди,


Себя дерзнули позабыть.



Тобой творенны наслаждаться,


Превыше мы себя летим


И мудростью с Тобой равняться


В своем безумствии хотим...


\Стансы Богу\, -
писал Яков Борисович Княжнин.
     

Началась постепенная подмена христианских понятий. Это были внешне сходные, но внутри противоположные суррогаты истин. Личность, главные  характеристики которой - стремление к соборному единению, любовь, сострадание и чувство ответственности за всех, стала деградировать в индивида - обособленный, автономный разум, самодовольный и безответственный. Соборное единение было перевернуто в стремление гордо возвыситься над всеми своими талантами. Целостный христианский мир стал превращаться в калейдоскоп мнений. 
     

Еще были живы многие христианские ценности, еще мамона не занял сердец интеллигенции. Князь Иван Михайлович Долгорукий, например, писал:



Ты всуе молишь провиденье,


Чтобы, как Крез, ты был богат;


Сребро и злато - обольщенье:


Бедняк покойнее стократ.


Кто мер желаниям не ставит,


Тот,  сколько золота не сплавит,


Все будет беден перед тем,


Кто, по прибаске русской, ножки


Тянуть умеет по одежке


И медный грош ценит рублем»


Но социалистические идеи уже смущали и лучшие сердца. Тот же Долгорукий пишет стихотворение «Парфену», которое вскармливает сердца белинских и добролюбовых.
     

Истоки социалистических идей мне видятся и в «смеховой культуре» XVII века, которая к этому времени «эволюционировала» в сатиру. Если раньше смех был направлен часто на самого себя (автора), то теперь он беспощадно осмеивает несовершенство мира, чужие человеческие пороки. Себя уже автор в этом смехе не видит. И здесь надо вспомнить преподобного Иоанна Лествичника, который говорит: «Начало гордости - корень тщеславия; средина - уничижение ближнего...». А так же: «Злословие есть исчадие ненависти, тонкий недуг; большая сокровенная и таящаяся пиявица, которая высасывает и истребляет кровь любви; лицемерие любви; причина осквернения и отягощения сердца; истребление чистоты» (преп.Иоанн Лествичник).
     

Н.Гоголь провозглашал, что сатира - это «смех сквозь невидимые миру слезы». Но намеренное искажение образа с целью сделать его более смешным и презренным (гротеск, гиперболизация, фантастическое заострение жизненных ситуаций) сродни насмешке злословия и осуждения. Здесь есть тонкая грань соблазна: не увидеть порока в себе, но осудить его в ближнем. Мир, который все больше и больше отпадал от Церкви и Бога, не мог удержаться от этого соблазна. Сатира превратилась в мощное орудие осуждения ближнего, которое загораживало  видение собственных грехов. Николай Васильевич Гоголь  комедию «Ревизор» закончил словами: «Над кем смеетесь?.. Над собой смеетесь...» 
       

От  абстрактного образа сатира проделала мосты и к конкретному человеку, так появились эпиграммы. Те же от дружеской шутки эволюционировали к злому сарказму.
 Наконец, социалистические идеи породили революционно настроенную интеллегенцию, гимном которой стала ода Александра   Радищева «Вольность», где провозглашалось: «Закон мой - воля есть моя». При этом своя воля хитро и ложно выдавалась за соборную:


...Возникла обща власть в народе,


Соборный всех властей удел.


Ей общество во всем послушно,


Повсюду с ней единодушно;


Для пользы общей нет препон;


Во власти всех своей зрю долю,


Свою творю, творя всех волю;


Вот что есть в обществе закон.

Шла подмена понятия Бога на «безжалостное и хладнокровное, глухое божество» . 
      

Продолжение следует.

Серафима Загорская