Газета "Вестник" №11-2012

 В среде нашей Православной Церкви возникла дискуссия о необходимости перевода богослужения на современный русский язык. Осмелюсь высказать и свое, рядового прихожанина, отношение к этой теме. Сторонники такой модернизации говорят, что богослужебные тексты не всем понятны. Вспоминаю свое воцерковление. Действительно, очень многое я тогда не понимал. Плохо понимал и тексты молитвослова. Приобрел словарь, но к тому времени он мне если и был полезен, то только для отдельных случаев. Как-то сложилось, что почти все стало понятно. Затруднения могут быть в дословном понимании отдельных церковных служб.

 Две моих старших внучки, вначале одна, а вслед и другая, будучи еще в четвертом и третьем классах, попросили приобрести вместо детских русифицированных молитвословы на церковно-славянском. И вот прошло уже более пяти лет, а эти молитвословы у них по-прежнему в употреблении. Бывает, что при случае и мне могут что-нибудь истолковать.

 Действительно, встречаются люди, которые, как бы оправдывая себя, говорят, что они не посещают храмы потому, что не понимают происходящее там. В большинстве это люди с выраженным рационалистическим образом мышления. Им действительно трудно понять не только смысл богослужебных текстов, но и еще труднее прочувствовать мистическое, символическое их содержание и значение для личной жизни. Проблема не в текстах, не в дословном их понимании, не в языке. Эта проблема, решением которой приходится заниматься всю жизнь - как совместить свою мирскую жизнь с христианской, духовной, когда многое обыденное, считающееся полезным и очень нужным, в духовном, христианском оказывается не только неполезным, но и вредным.

 Как-то довелось прочитать, что количество истинно верующих всегда примерно одинаково. Указывалась даже цифра, точное значение которой я уже запамятовал - кажется 10%. Примерно столько наших сограждан, будучи в немецком плену после первой мировой войны, продолжало посещать внутрилагерные православные службы после того, как стало известно о произошедшей в Российской империи революции.

 Нет свидетельств того, что посещаемость храмов прямо зависит от понятности богослужебных текстов. Наглядное доказательство имеется в опыте католической церкви - переход с латиницы на национальные языки привел скорее к обратному результату.

 Всегда ли мы правильно понимаем смысл сказанного, прочитанного на родном нам языке? Неизбежно признание, что мы иногда неточно, а подчас и превратно понимаем обращенное к нам слово в любой его форме. Что говорить, если в науке, где точность терминов старательно поддерживается, возможны смысловые разногласия. Не зря в прошлом веке возникли такие философские течения, как семантический и лингвистический неопозитивизм. Вызваны они были именно серьезностью таких проблем.

 Наверное, всем известно, что смысл, содержание песен, стихов мы способны понять гораздо лучше, чем те же слова в сухом рациональном изложении. Как много примеров того, когда сердечно расположенные друг к другу люди успешно достигали взаимопонимания, хотя совсем не владели языком собеседника. Именно таинство понимания сердцем, душою и происходит во время Церковных Богослужений.

 Зачем же отказываться от церковно-славянского языка или хотя бы ограничивать его роль и место? Почему службы в храме не могут проходить на языке, отличающемся от литературного, разговорного? Вспоминаю мое разочарование от услышанного в одном из храмов назидательного обращения второго, сослужащего, иерея к прихожанам с употреблением самых простых приземленных слов. И каким контрастом этому, как возвышенно звучала проповедь настоятеля того же храма, хотя и включала почти не известные в обыденной жизни церковно-славянские термины.

 Кто читал Евангелие с параллельным переводом и, особенно, Псалтырь, тот может обнаружить, что некоторые слова, которые кажутся вполне понятными, современными, на самом деле в древности означали совсем другое, а иногда и даже прямо противоположное современному смыслу созвучных слов. Одновременно может возникнуть и сожаление об утрате того яркого смысла, точной образности, которым такие слова обладали в контексте других слов, теперь уже почти забытых. Можно вспомнить и том, что создатели нашего литературного языка - Державин, Пушкин, Гоголь и многие другие - использовали и церковно-славянские слова, которые в современном изложении издатели подчас заменяют другими. Церковь является единственным носителем, обладателем, а возможно и единственным хранителем такого богатства, которое издавна было фундаментом славянской культуры.

 Что касается доступности, понятности церковно-служебных тестов, то большую и определенно миссионерскую роль могли бы играть и сами священнослужители. Доводилось наблюдать, как некоторые внимательные иереи находили возможным, уместным во время проповеди или в других случаях пояснять некоторые термины, которые могут быть не поняты прихожанами.

 Естественно, что мы здесь говорим только о внешней стороне проблемы, рассматриваем ее с приходской стороны. Нельзя забывать, что существующие церковно-славянские тексты - это ведь тоже результат переводов, подчас с очень древних языков. Нам остается лишь догадываться, какие проблемы складывались за многие века, отдаляющие нас от первоисточников. И несомненно, что эти сугубо научные проблемы опросами, голосованием не решить. Заниматься ими должны библеисты, филологи, лингвисты и другие, но обязательно очень образованные специалисты.

 Б. Суринов