Газета "Вестник" №43 - 2011 г.

Благословенная Оптина! Как много страждущих, больных душой и телом, находили приют в твоих стенах! Тебя величали духовным оазисом, обителью израненных душ... И сейчас продолжают притекать к тебе страждущие в поисках утешения и спасения. И слова Оптинского старца Иосифа звучат так, будто сказаны они не в девятнадцатом веке, а сегодня, сейчас: «Верую в то, что каждый приходящий в Оптину Пустынь в крайней своей потребности найдёт удовлетворение Милостью Божией... за молитвы великих наших Отец».

И каждый, кто побывал здесь, может повторить слова святителя Игнатия Брянчанинова: «Благословенная Оптина не выходит из моей памяти... и скит с его вдохновенной тишиной...шум сосен, когда ветер начнет ходить по их вершинам...»

Обитель великих старцев, утешителей земли Российской, ты восстала из руин. Тебя уничтожали, стирали с лица земли, разрушая твои храмы, разбивая колокола, разоряя кельи старцев и даже их надгробия, терзая святую землю гусеницами тракторов, чтобы уничтожить, стереть даже память об Оптиной Пустыни.

А ты воскресла, возродилась и снова принимаешь в свои объятия странников земных. И преподобные старцы Оптинские - вчера и днесь - с нами! Слышат молитвы и отвечают на них!

Когда надгробия старцев разрушили, а могилки сровняли с землей, люди продолжали притекать к месту их упокоения, молиться и плакать. Елена Станиславовна, будущий экскурсовод краеведческого музея, а тогда еще просто молоденькая девушка, приехав в Оптину в восьмидесятые годы, увидела на месте бывших могилок ровную траву. Но на этой траве, на месте упокоения Оптинского старца Амвросия, был шишечками выложен крест. И люди приезжали поклониться старцу.

Через несколько месяцев Елена снова побывала на могиле. Шишечек уже не было, но крест был выложен камушками. Так и продолжалось. Безбожники снова и снова пытались стереть из памяти людей и с лица земли святые могилы, а верующие приходили и вновь обозначали места упокоения старцев. В следующий раз Елена не увидела ни шишечек, ни камушков. Но крестик на могилке преподобного Амвросия снова был. Теперь он был выложен из песка.

Когда Елена вошла в скит, то не увидела никакой ограды, здесь жили обычные мирские люди. Они жили прямо в храме преподобного Льва Катанского, а в храме святого Иоанна Предтечи был музей. По стенам храма были развешены портреты Толстого, экспозиции краеведческого музея, а в алтаре поставили рояль из бывшего имения Оболенских.

Советской власти было ненавистно даже само имя Оптиной Пустыни - когда-то, на заседании Оптинской (!) ячейки РКП(б), даже решался вопрос о переименовании монастыря в поселок имени А.В. Луначарского. Экскурсоводы проводили экскурсии на тему «Реакционная сущность Оптинского старчества». Рассказывали о том, как вредно призывать народ к смирению, кротости и терпению. О том, как мешает вера в Бога прогрессу человечества. В перевернутом безбожном мире добродетели превращались в недостатки.

Комсомольский вожак Михал Михалыч, историк по образованию, водил большие экскурсии и громко ругал монастырь и монахов, цитируя письмо старца Амвросия, в котором он будто бы призывал монахинь «стрелять, стрелять и стрелять в крестьян, рубивших дрова в монастырской роще».

Елена слушала и поражалась: неужели Оптинские старцы на самом деле были так кровожадны? Так опасны для этого самого прогресса человечества?

А экскурсоводы после официальных лекций, шепотом делились с людьми настоящими историями про старцев - какими милостивыми они были, как жалели народ, как молились за страждущих, исцеляли души и тела.

И Лена не знала, чему верить, и какими они были на самом деле - Оптинские старцы? А потом ей удалось чудом прочитать настоящее письмо старца Амвросия, в котором батюшка успокаивал монахинь:

 «Слышу, что ты скорбишь много о том, что вам много стужают N лесные татие; не только рубят ваш лес, но еще и угрожают разными угрозами. Противу таких угроз противопоставим псаломское слово: Господь просвещение наше и Спаситель наш, кого убоимся; Господь защититель живота нашего, от кого устрашимся. Аще ополчится на нас полк, не убоится сердце наше: аще возстанет на нас брань, на Него уповаем. И паки: живый в помощи Вышняго в крове Бога небеснаго водворится. Яко на Мя упова и избавлю и: воззовет ко Мне и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его и явлю ему спасение его.

 Все это пишу тебе для того, чтобы ты не унывала и паче меры не скорбела и много не устрашалась от угроз лесных татей, приходящих во множестве с топорами».

А потом Лена познакомилась с послушником Вячеславом, ныне Оптинским иеромонахом Михаилом, и с нынешним игуменом, отцом Мелхиседеком. И отец Мелхиседек называл таких экскурсоводов, как Михал Михалыч, агентами брехинформбюро. А послушник Вячеслав стал давать Елене книги. Те самые, которые привели его самого в Оптину. Так Елена стала глубоко верующим человеком.

Сам послушник Вячеслав впервые приехал в Оптину в восемьдесят втором году. Как-то вечером взял он в руки книгу Концевича об Оптиной Пустыни. Хотел немного почитать. А закончил читать под утро. И спать уже не лег. А отправился на самую раннюю шестичасовую электричку, которая шла из Москвы в Калугу. Он просто не мог остаться дома, когда открылся перед ним чудесный мир Оптиной Пустыни. Старцы Оптинские позвали. И он услышал этот зов и пошел за ним. Пошел, да так и остался в Оптиной, и живет отец Михаил в скиту вот уже двадцать лет.

Когда приехал в первый раз, то спрашивал у местных жителей дорогу в монастырь, а они удивлялись и не могли ответить. Какой-такой монастырь? И молодой паренек Вячеслав шел через луга, сквозь сосновый бор. Стояла летняя жара, паслись на лугах коровы, свежестью тянуло от Жиздры.

А когда он вошел в скит - почувствовал благодать этого места. Казалось, старцы только что были здесь. Не прошло и пяти минут, как вышли они куда-то. Но вот-вот вернутся... Удивительная тишина и умиротворенность притягивали. Позднее Вячеславу расскажут, что до шестьдесят четвертого года в скиту было эхо. Необычное эхо. А потом в скит приехали рабочие, открыли реставрационные мастерские, запахло сигаретами, послышалась брань - и эхо исчезло...

Вообще местные жители иногда сталкивались с необъяснимым. Так, соседи послушника Вячеслава, семья мирян, не разрешали ему ходить в келью со стороны своей комнаты, то есть, со стороны скита, и ему приходилось обходить окольным путем, чтобы попасть домой. Отец Михаил вспоминает, как возмущались его соседи, случайно увидев входящего в их комнату высокого монаха в очках. Они шли с работы и, увидев этого монаха, бросились за ним:

-Безобразие! Мы на работе, а тут монахи по нашей комнате ходят!

Однако, войдя в помещение, никого там не обнаружили... А отец Михаил хорошо знал, что комната эта была когда-то келией старцев Макария, затем Илариона, затем Анатолия (Зерцалова) и наконец Варсонофия. Старец Варсонфий был высокого роста и носил очки...

 Я слушаю этот рассказ и вспоминаю, как осенью побывала во Введено-Оятском монастыре, что расположен недалеко от обители преподобного Александра Свирского. Эта обитель также была разрушена безбожной властью. Я тогда, рассматривая прекрасные белоснежные храмы, поражалась - как можно было уничтожать такую красоту?! А ведь разоряли, причем с каким-то дьявольским рвением: чтобы не осталось следов погребения преподобных Сергия и Варвары, родителей святого Александра Свирского, храм разобрали даже на метр вглубь земли. Сняли купола и кресты. Во Введенском храме устроили клуб, сделали к нему пристройку - кинозал, прямо над разоренным кладбищем. В монастыре расселили колхозников.

 Но то, что приобретено неправедным путем, не бывает в радость и на пользу. И колхозники-атеисты не были особенно счастливы на оскверненном святом месте. Не верящие в жизнь после смерти, они не могли объяснить, что происходит: видели монахов, ходящих по обители, из разрушенных храмов доносилось пение. Это вызывало страх, да и вообще жизнь на территории разоренной обители была нелегкой, случались и самоубийства. По известной пословице: «свято место пусто не бывает», там, где отказались от света, воцаряется тьма.

Когда в восьмидесятые годы был построен новый поселок, большинство непрошенных квартирантов с радостью покинули Введено-Оятский монастырь.

В Оптиной Пустыни страха люди не испытывали. Может быть, преподобные старцы Оптинские так жалели людей, что молились даже за осквернителей?

 Одна местная жительница, Клавдия Хрущёва, жила в келье, где принимал страждущих великий Оптинский старец Амвросий. Когда в восемьдесят седьмом году монастырь вернули церкви, в Оптину приехали первые послушники и монахи. Они стали просить Клавдию пустить их в келью старца Амвросия, чтобы помолиться и поклониться хоть стенам домика, где жил батюшка.

 Клавдия пускала молиться, но сама была неверующим человеком. Хоть и крещена была, но даже крестик не носила. Лежал он у неё где-то в шкафу. Оптинские старцы ей также были неинтересны, она никогда и портретов их не видела...

 Только болела Клавдия тяжёло. Была у неё астма.- И вот как-то началось ухудшение, приступ шёл за приступом, и она даже ночью спать не могла. В одну из самых тяжёлых бессонных ночей, во время тяжёлого приступа, Клавдия увидела старенького монаха в белом балахоне. Он ласково посмотрел на больную. А потом назвал её по имени, так, как когда-то звала её любимая мамочка:

 -Клава, надень крест!

 Клавдия послушно стала искать крестик, нашла и надела. И приступ прекратился. Она смогла уснуть. А проснувшись, почувствовала облегчение болезни. Когда рассказала послушникам о стареньком монахе в белом балахоне, они принесли ей портрет преподобного Амвросия кисти художника Болотова, где старец как раз в таком балахончике изображён. И Клавдия уверенно узнала явившегося ей старенького монаха.

 Крестик она больше не снимала, вскоре причастилась впервые в жизни, и после этого болезнь отступила. И жила Клавдия Хрущёва очень долго.

Преподобные отцы наши,-- старцы Оптинские, молите Бога о нас!

Ольга Рожнева